ГОРОД ДОСТОЕВСКОГО (публикации, посвященные жизни и творчеству Ф.М.Достоевского в Старой Руссе, заметки об истории создания Дома-музея Ф.М.Достоевского, старых и новых разделах его экспозиции, материалы экскурсий по Старой Руссе, посвященных великому писателю, публикации специалистов о биографии и литературном наследии Ф.М. Достоевского)

Пытаясь проникнуть в тайну грядущего, связанного с последними временами, Дос-тоевский в соответствии со Словом Божиим рассматривал его в виде последовательности великих потрясений, вызванных исчезновением настоящей веры, ее оскудением, как "мо-ровая язва" или "скверная трихина", всюду проникающим, и, следовательно, кем-то по своему предопределению ниспосылаемым. То есть по причине распада духовной первоос-новы во Вселенной, в ней устранения торжества Единства, вследствие того, что несет с собой начало полного разрушения установленного Господом порядка в мире и обращение его в первозданный хаос. Иначе говоря приводят все к его исходу, возвращая "на круги своя" что, как свидетельствует чёрт в "Братьях Карамазовых", уже не раз бывало. Чему содействует и сам Всевышний, усугубляя начатые бедствия вплоть до уничтожения всего Им созданного прежде. И отчего Христос, поскольку это необходимо, "чтоб быть беско-нечным" также "нёс с собой отрицание земли". "Ибо повторение его" как "высочайшего положительного идеала человека" здесь, в этом мире "оказалось невозможным" (24, 112) 1), что не случайно соответствуя законам, положенным в его основу, (то есть окружающе-го мира) тем же законам хаоса и саморазрушения собственного бытия.

Пользуясь данной возможностью и даже предписанием, высказанным с горьким сожалением, упрёком: "Зачем же вы сами по себе не судите, чему быть должно", "лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаете?" (Лк., 12, 56-7), - пи-сатель, истинная суть занятий которого, согласно еще античным представлениям гомеров-ской эпохи, и должна быть прорицанием, пытается предугадать его путем увязывания конкретных исторических обстоятельств с предсказанными эсхатологическими события-ми, при этом подвергаясь опасности, как нередко уже бывало прежде, почти без исключе-ния в каждый исторический период, совершить все ту же самую ошибку. И не единствен-но лишь по причине, свойственной и всем, естественной здесь, в этом мире слабости, что состоите в нетерпеливости, которая была присуща не только Мармеладову, но даже "еди-ному безгрешному" и совершеннейшему из людей - Христу. (Поскольку, действительно, нет тяжелее муки ожидания на земле избавления для себя и ближних своих от этой, опре-деленной Провидением в качестве проклятия жизненной стези, которая есть "страх и боль", по словам Кириллова, исполнена страстей, подобных невыносимым страданиям Спасителя, дерзнувшего даже возроптать против своего Небесного Отца, пребывая на кресте). Но и благого чувства горячей любви к Истине, желания скорейшего ее утвержде-ния, жертвуя собой и другими, всем миром. ("Огонь пришел Я низвесть на землю, (...) крещением Я должен креститься, и как Я томлюсь, пока сие совершится" - Лк., 12, 49, 50). Что отличает и самого Всевышнего, не раз пытавшегося со времен Великого Потопа и каждый раз откладывавшего по милости своей, и в соответствии с Истиной, (чтобы она не превратилась в "коротенькою глупость") это сделать: согласно ветхозаветным пророчест-вам и обещанию Спасителя своего скорейшего Второго Пришествия, посылая о том зна-мения на землю, порождающие несбывшиеся предсказания. Которые, хотя и были оши-бочны вследствие нарушения заповеди: "не ваше дело знать времена и сроки" (Деян., 1, 7), но, тем не менее, верны и благочестивы, оставаясь великим откровением грядущего.

Провидчески указывая на приближавшуюся, правда, случившуюся несколько позд-нее в начале уже и затем в середине уже следующего века катастрофу в Европе и во всем мире, несущую с собой, что тогда казалось (как и теперь нередко на Западе относительно предвозвещенного в Новом Завете будущего) совершенно невероятным, под благопри-стойным, неколебимым, сверкающим своим идеальным величием покровом Цивилизации, такое усиление, ожесточение зла, перед которым померкнут все ужасы прошлого или изу-верства варваров в лице турок на Балканах, Достоевский в силу упомянутых причин свя-зывал с началом апокалиптических времен, когда "восстанет народ на народ, царство на царство" (Мф., 24, 7). Но это, следуя Евангелию, в представлении писателя, будет еще не конец, а лишь начало болезней, имя которым - "status in statu" 2) - всеобщее разъединение и обособление. Ибо, согласно его толкованию, "думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле, нет, говорю вам, но разделение" - (Лк., 12, 51), что разрушит собой в результате социальной борьбы всех против всех, классов, сословий, семей, и т. д. полностью здание общества, некогда единого Храма. И в соответствие с проклятием, как после грехопаде-ния, усугубляя содеянное, - всё вокруг, отчего будет "опять вода, яже бе над твердию" (15, 79), то есть прежний, изначальный хаос.

Причиной подобного распада космоса Вселенной Достоевский считал все ту же благодетельную цивилизацию, несомненно, дьявольское порождение, вышедшее из его головы и воплощённое в виде огромного паука, цепи железных дорог, (самого последнего ее тогда достижения), опутавшей землю, высасывая из нее все соки и собой разрушая. По-этому истинным назначением названной, как и почти всякого человека, её носителя, ос-тавляющего, по словам старца Зосимы после себя лишь гнойный след, "быть частью той части целого, которая вечно хочет, жаждет, алчет добра, а в результате (её - К. С.) деяний - одно лишь злое" (24, 287). (Как это видно из рассказа "Кроткая"). То есть даже своей положительной стороной, честью, нравственными идеалами, (нашедшую, например, во Франции отражение в деятельности Ордена Почетного легиона, как собрания лучших людей, их поборников), она, (как и в Средние века в виде католицизма, рыцарских орденов и иезуитов, ставивших перед собой ту же цель и верно ей служивших, а в Новое время - сторонников социализма, который, с известной точки зрения, по мнению писателя, есть "то же христианство" - 21, 254), способствует совсем противоположному. И это потому, что в основе её лежит совсем иная та же дьявольская мысль - "status in statu" 2), нашедшая свое отражение в формуле "Каждый за себя - один Бог за всех" и "После меня - хоть по-топ". Отчего постоянно (поэтому "да будут прокляты" все ее высшие интересы - 25, 44) происходит лишь преумножение зла, которого в добродетельном человеческом обществе куда больше, чем в дикой природе. Так как "в самом деле", - говорит Иван Карамазов, - "выражаются иногда про "зверскую" жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток" (14, 217). В просвещенной идеалами гуманизма Европе зло, несомненно, превосходит то, что было в первобытный, варварский период, как по своим масштабам: "оглянитесь кругом", - призывает Подпольный человек, - "кровь рекою льётся, да ещё развеселым таким образом, точно шампанское. Вот вам всё наше девятнадцатое столетие (...). Вот вам Наполеон, - и великий, и теперешний. Вот вам Северная Америка - вековечный союз. Вот вам, наконец, карикатурный Шлезвиг-Гольштейн". Так и по своей глубине: "замечали ли вы, что самые утонченные кровопро-ливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атти-лы да Стеньки Разины иной раз в подметки не годились" (5, 112). Как и тот средневеко-вый житель Европы, который по рассказу Лебедева съел 60 монахов, так как в душе его и, несомненно, всех современников продолжала пребывать, несмотря на вошедшую в прит-чу, как и про диких зверей, жестокость, "та связующая, направляющая сердце и оплодо-творяющая источники жизни мысль" (8, 315), приводящая к самоодолению вплоть до жертвы собой и покаянию.

Ныне, как отмечает Достоевский, она все более ослабевает и превращается в ус-ловность у наследников Вильгельма Телля, благородного рыцаря де Грие, становясь лишь мёртвой маской на их лице, как у Ламберта. И все оттого, что, как реки в Европе, в Лон-доне - Темза, "помутились источники жизни под этою звездой" (8, 315), воссиявшей на Западе вместо Вифлеемской. То есть под светом разума, просвещения, цивилизации, ко-торая и есть та самая звезда Полынь, упавшая на "реки вод живых", отчего те стали горь-ки, как всякое познание, премудрость (иначе говоря, власть Змия - по определению Дос-тоевского, "ума, оставшегося на себя одного") (11, 186). От этого "страна святых чудес", "такой горячей минувшей жизни, такой страстной веры в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку" (14, 210), которые ее и приведут к погибели, поскольку они хуже "всех несчастий, неурожаев, истязаний, чумы, проказы" (8, 315), уже во многом пре-вратилась в "кладбище". А вслед за ней в прямом и переносном смысле, рано или поздно ("время тут ничего не значит") сказанное произойдет со всей землей, которая "обратится в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множест-вом таких же ледяных камней" (13, 49). И, по-видимому, с той же, одинаковой историей, в дальнейшем "трескаясь, рассыпаясь, разлагаясь на составные начала" (15, 79), опять-таки по свидетельству чёрта в "Братьях Карамазовых", что и есть им устроенный водевиль.

Но прежде разрушения Храма мироздания тому будет предшествовать "мерзость запустения" или царство посредственности, третьего, среднего всадника из Апокалипсиса с мерой в руке, буржуа, торгующих, заполонивших собой всё святилище и самих сияю-щих в виде нетленного образа, идеала "последней красоты и всевозможных совершенств человеческих" (5, 82). Во главе этого мира, как полагал Достоевский, неизбежно окажутся представители древнейшей нации, (с их символом в XIX веке Джеймсом Ротшильдом), свято хранивших в себе долгое время чистоту начала и оттого сумевших дойти до конца, неся его всей Вселенной. Поэтому, возможно, как считает Версилов, он начнётся весьма прозаически, в виде так называемого глобального финансово-экономического кризиса, подобного всем прежним и нынешним. "Просто-напросто все государства, несмотря на все балансы в бюджетах и на отсутствие дефицитов", "un beau matin" 3) запутаются окон-чательно и все до единого пожелают не заплатить, чтобы всем до единого обновиться во всеобщем банкротстве. Между тем, весь консервативный элемент всего мира сему вос-противится, ибо он-то и будет акционером и кредитором. Тогда, разумеется, начнётся, так сказать, всеобщее окисление (...). Начнется борьба, и после 77 поражений нищие уничто-жат акционеров (...) и сядут на их место акционерами же, разумеется", и поначалу, скорей всего, не сказав ничего нового, "тоже обанкрутятся" (13, 172).

Всё это приведет к полному хаосу, разладу всей общественной жизни, устрашаю-щему высвобождению "всеобще западного личного начала". Вот тогда, помимо всего прежнего, борьбы за социальные, гражданские права в угоду массам, рвущимся ограбить "прежде науки", окажется по-настоящему действенной проповедь социалистов, которые сильно в свое время "профершпилились" перед лицом всех собственников, а ими на Запа-де в своей душе являются даже пролетарии. Произойдёт всё это вследствие естественной "необходимости хоть как-нибудь ужиться вместе, хоть как-нибудь составить общину и устроиться в одном муравейнике, хоть в муравейник обратиться, да только устроиться не поедая друг друга - не то обращение в антропофаги" (5, 69). Народ при этом возненавидит окончательно Христа за то, что он "положил основание к разрушению своего же царства", даровав свободу выбора, возможность обособления и тем самым "раздробил стадо и рас-сыпал его по путям неведомым", всегда в лице своих служителей благословляя такие ин-дивидуалистические установления как семья, частная собственность, государство, воз-можность социального неравенства и т. д. Призывы к их отмене с осуждением предательства, отступления от своего же дела будут написаны на том знамени, которое вы-двинут против, возведут на Него и которым разрушится Его храм. На том месте "воздвиг-нется вновь страшная Вавилонская башня", но и "эта не достроится" (14, 230-234). "Хотя коммунизм наверно будет и восторжествует, но мигом провалится" (24, 111) под страш-ные проклятия человечества. И всё по той же, как и ранее причине, когда социализм никак не удавался, поскольку, чтоб сделать рагу из зайца, надо прежде всего зайца", "то есть не имеется натуры, способной к братству, натуры верующей в братство" (5, 81).

Вновь произойдёт великая смута: "Раскачка такая пойдет, какой еще мир не виды-вал..." ("ибо в те дни будет такая скорбь, какой не было от начала творения" - Мк., 13, 19). И тогда "затуманится", "заплачет земля по старым богам" (10, 325). Именно в то вре-мя, возможно, будет произнесено во всеуслышание "наше новое слово", так как свет вос-сияет с Востока, то есть со стороны Христа. Его как бы вновь родит в мир Богоматерь, ко-торую Достоевский, как истинную Церковь, отождествлял с Россией. Однако снова оно будет отвергнуто. Еще прежде Европа "придёт к нам с коммунизмом, рассудить ее. И Рос-сия решит вовсе не в пользу одной стороны", то есть равенства или свободы, так как обе верны, вместо них предложив братство, в котором та и другая, взаимно уничтожаясь, со-единяются вместе. "Поэтому ни одна сторона не останется довольна решением" (24, 147). - Как и теперь, когда "от нас выйдут Энох и Илия" (11, 168), которые будут убиты: Так как на Западе вместо Христа примут смрадного римского бога, то есть антихриста и его церковь - Вавилонскую блудницу, что оседлает зверя, вследствие чего произойдёт соеди-нение католичества с социализмом. Последней сам, подобно Петру Верховенскому, "Ко-лумбу без Америки", приползёт к Самозванцу, который с именем Божиим придёт на ус-тах, и будет лизать ноги его, "и обрызжит их кровавыми слезами из глаз своих" (14, 235). Ибо ясно осознает, прежде убедившись на опыте, свою неспособность дать приемлемую людям формулу общежития. У Великого инквизитора, например, она будет значительно шире. С одной стороны, он потребует еще более принести ему в жертву свободу, но с дру-гой - позволит и грех, свою личность. Однако новая формула окажется несравненно уже той, что предложит Христос. Отчего и отступятся от Него в великом смущении народы Европы, предав Его в руки Клеветника, Антагониста. Их испугает свобода, в которой они увидят для себя куда большее рабство - требование полного отречения от своего я, под-чинения целиком его другим (утверждение всеобщсности тотального единства), и захочет лучше оставить прежнее рабство, в котором, по словам Великого инквизитора, названные и обрели свободу. Но лишь свободу ничтожных, слабосильных существ, "бунтовщиков, собственного бунта своего не выдерживающих". Поэтому непременно, в соответствии с законом личности, господствующим на земле, "опять опозорена будет блудница", "взбун-туются вновь малосильные", "разорвут порфиру ее и обнажат ее "гадкое" тело" (14, 236).

И тогда, после рек пролитой крови, страшного разъединения и противоборства, как в видении Раскольникову на каторге, и в Европе явится новый человек. "После проклятий, комьев грязи и свистков" (13, 378), по словам Версилова, видимо, истребив друг друга "до последних двух человек" (14, 288), и затем воскреснув уже в новой земле, о чём нам сви-детельствует "Сон смешного человека", люди останутся, наконец, одни, как желали, то есть достигнув предела развития своего лица, уже более не нуждаясь ни в ком. И лишь только тогда они, как ни странно, по-настоящему смогут объединиться не в устранение, а в продолжение развития своей личности, преодолев ее; достроив, наконец, образовав со-бой Вавилонскую башню, которая непременно обратится в Храм, так как ее главой станет сам Господь. Но это произойдёт не иначе, как под руководством, духовным водительст-вом России, призванной явить собой Тысячелетнее царство, "Начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю" (6, 420). Она не только отразит, но и соберёт вокруг себя враждебные ей народы, полностью их примирив друг с другом, о чем те при-дут к ней и станут просить ее сами. "И тогда все обнимемся и запоем новую песнь" (26, 224).

Предполагал ли Достоевский, (хотя бы и усиленно молясь: "да минует нас чаша сия", и даже торжественно провозглашая: "так буде, буде"!), что всё может случиться со-всем иначе, наоборот? Есть ли, действительно, у него, как и у библейских пророков, себе заведомые противоречия, не отрицающие, согласно утверждениям всех атеистов, а под-линно отражающие Высшую Истину? Так, например, говоря о том, как в Апокалипсисе, что "время близко" (Отк., 22, 10) устами старца Зосимы, не допускал ли он вместе с апо-столом Петром, что близкий уже день, при дверях, Пришествия и победы над злом станет у Господа "тысячью лет" (2Пет., 3, 8), таким образом, нисколько не замедлив, отодвинется вместе в тем в глубь времен? Да, поскольку утверждая о неизбежной победе социализ-ма на Западе, для себя отмечал, что, возможно, не так скоро он там возникнет, и затем провалится: "новое построение возьмёт века" (24, 164). Может ли это произойти на Вос-токе, а не на Западе, не ожидает ли Третий Рим участь Первого, краеугольного камня, ко-торый, по обетованию, не одолеют (вернее, не должны были одолеть) врата адовы? Досто-евский говорит, что отнюдь даже вовсе не исключено. Так как мы, являясь тем же камнем, твердой скалой, брегом спасения, не представляем ли "собой наилучший материал в Ев-ропу для иных пропагаторов?" (21, 16), почти тут же рядом приводя образ Власа, а также "русских мальчиков" и взрослых мужей - интеллигентов, разночинцев, дворян - самых красных революционеров на Западе. (Ибо русскому человеку "так легко" сделаться атеи-стом, "легче, чем всем остальным во всём мире!" - 8, 452). И будет ли это временным помрачением или установится надолго? Возможно, что и последнее, как с теми из русских, кто примкнул к штунде. Вместе с тем, не Православной ли церкви в России суждено сыг-рать в лице, например, каких-нибудь обновленцев роль католической как союзницы со-циализма? (Именно ей, а не последней, вызвавшей лишь охлаждение веры?). - "Страшно подумать сие", но, может быть, так, как и есть уже в молодом поколении среди семина-ристов, самых отчаянных у нас отрицателей и нигилистов. Русский колосс, торжествую-щий и непобедимый в своём единстве, не будет ли скоро являть пример крайнего обособ-ления и ослабления? Отчего же и нет, если подобное было и есть, как во времена всех ве-ликих расколов - вначале Церкви, а затем всего общества - на 2 сословия, интеллигенцию и народ. Опровергая сам себя, Достоевский однако не противоречил истине, так же как, к примеру, вместе с Кирилловым называя в Липутине, типичном у нас представителе сред-ней руки, самые разноречивые свойства, ибо мы нация совершенно противоположных контрастов, "крайности - наша черта" (21, 160). Что вовсе не отменяет при этом и нашу цельность, так как всё это и в дурных, и благих проявлениях проистекает из одного и того же источника - глубокой веры, "соприкосновения мирам иным", как, например, у Смер-дякова. Станем ли мы, как и он, Иудой, некогда самым лучшим из учеников Христовых, или, напротив, самым верным из Его апостолов, а, возможно, тем и другим вместе, напо-добие пророка Ионы? Для Достоевского этот вопрос оставался открытым. Не предназна-чена ли России - второму Израилю, как и первоначальному, такая же миссия быть прине-сённым в жертву как своё любимое дитя, причтённым к злодеям, проклятым, введенным в греховное противление Господом, чтобы спастись всем остальным?

Последнее, видимо, в самом деле, действительно, произошло на Западе, так как продлилось здесь время долготерпения Божия, даровав (как и в рассказе "Бобок") воз-можность покаяния, когда был достигнут несомненный компромисс между привилегиро-ванными классами и обездоленными в обществе, чего прежде, по замечанию Достоевско-го, в "моменты перед революциями" (27, 240) добиться почти никогда не удавалось. И это не случайно, поскольку тому способствовал социализм в России, который не только, ви-доизменив в свою сторону, не разрушил буржуазный порядок во всем мире, напротив, не-сомненно, его укрепил и сам об него разбился, потерпев поражение, однако собой напугав очень многих, даже весьма их прельстив. Поэтому, теперь, как и во Франции, согласно описанию Достоевского, в середине XIX в., только уже повсюду на Западе, без исключе-ния, можно видеть повсеместно такую же картину, когда, с одной стороны, "буржуа", достигнув всего мыслимого и немыслимого, прочно утвердившись, воссияв как идеал, од-нако почему-то всё время "ёжится", чего-то опасаясь, "хочет разменяться на мелкую мо-нету, стесниться, стушеваться: "нет меня, нет совсем на свете" (5, 75), а с другой стороны, у "предводителей прогресса" проявляется "отчаянное стремление с отчаяния остановиться на статус-кво 4) вырвать с мясом из себя все желания и надежды, проклясть свое будущее, в которое не хватает веры" (5, 69). И для того куда-то во имя спокойствия, само-обмана прибрали всех бедных и уверяют, что "их совсем нет" (5, 75). "И что за комфорт, что за всевозможные удобства для тех, которые имеют право на удобства, и опять-таки какой порядок, какое так сказать "затишье порядка" (5, 18). И что за величие! Ибо весь Запад торжественно, гордо, с сознанием чего-то свершившегося, непреложного сияет как та же падшая на землю Денница, звезда Полынь, то есть Хрустальный дворец 5), являя со-бой воплощенный рай и навевая на всех остальных золотые сны. "Уж не это ли, в самом деле, достигнутый идеал? - думаете вы, - не конец ли тут?" (5, 69).

Мог ли себе вообразить Достоевский, что эти же самые вопросы будут приходить в голову людям и в следующем веке, и даже в начале грядущего тысячелетия? - так как им предстанет опять вместо подлинного величия 6) и божественной красоты 7) только обман, жалкая их подмена в срединном, посредственном Третьем царстве Ваала? Они по-настоящему не увидят и не оценят даже Четвёртого, более страшного и прекрасного, так как оно является той предпоследней ступенью 8) на пороге в Царствие Божие. Следуя сво-ему дару предвидения, трагедийному, "жестокому" таланту, писатель, как, например, в "Поэме о Великом инквизиторе", которая начинается с таких же недоумений, однако, твёрдо знал, что, несмотря на все эти отсрочки, отступления, и компромиссы (между Цер-ковью и государством, буржуазией и социализмом), возвещённая Господом великая ката-строфа неизбежна и явится, быть может, так же неожиданно, как перед Потопом. Вселен-ная сгорит дотла, и, не уцелев, в ней все погибнут, спасутся разве лишь немногие, да и то "как бы не люди, а боги" (14, 34), избранные, записанные от начала, по предопределению в Книге жизни, из которой исключены все остальные. И вместе с тем в соответствии со своим "розовым", то есть благим, прекрасным, утешительным христианством он возве-щал совсем иное - "преображение" всей твари, "всякого зверя" (10, 428) и человека, когда "лань ляжет подле льва", "зарезанный встанет и обнимется с убившем его" (14, 222), и "отрёт Господь Бог слёзы со всех лиц" (Ис., 25, 8). Ибо "красота спасет мир", и сам он явит "красоту Христову" (11, 188), поскольку всё Его учение, согласно Достоевскому, есть красный свет".

ПРИМЕЧАНИЯ:

1) Цифры в скобках обозначают том к страницу Полн., собр. соч. Ф. М. Достоев-ского в 30 томах. Л., 1972 - 1990.
2) Государство в государстве (лат.)
3) В одно прекрасное утро (фр.)
4) Существующее положение (лат.)
5) Или Вавилонская башня (храм цивилизации науки), ослепительный образ Церк-ви Антихриста, последних времён.
6) Некое соединение с явным проклятием всех народов в добровольном поклоне-нии себе (то есть ложной идее).
7) Сад наслаждений Вавилонской блудницы, рай Клеопатры или Семирамиды.
8) По выражению Тихона из "Бесов".

СМОЛЬНЯКОВ КОНСТАНТИН ПЕТРОВИЧ
( г. Старая Русса)